Она была...
Странное, сиюминутное
Наверное, вспоминается Бредбери. Быть может, навеяно им.
Она была удивительной.
Она была волшебной, сказочной, недосягаемой. А разум её, порой, витал в странных, необъятных далях, о которых он мог только мечтать.
Она смеялась. И смех её, детский, невинный, поднимал в нём странные воспоминания: о прошитых годах, о старых несбыточных надеждах, о... жизни?
Но была ли это жизнь? Было ли это похоже на жизнь его жалкое серое существование? Жил ли он до встречи с ней? Смел ли надеяться?
- Мне до тебя далеко, - говорил он, горько улыбаясь. - Мне до тебя... как пешком до Луны!
- А вы пробовали? - удивлённо смотрела она не него своими глазами цвета воды в тропическом море.
- Нет, - с отеческой улыбкой качал он головой, глядя на неё своими выцветшими серо-голубыми глазами.
- А мне кажется, - говорила она тогда, - кажется, что если верить, то можно всё. Хоть пешком до Луны, хоть гулять по поверхности Солнца!
- Как так?
- А вот так! - широко улыбалась она. - Нужно просто верить. Ве-рить! - говорила она и прыгала в лужу, поднимая тучу брызг, окатившие ещё сырую землю, её лёгкое белое платьице, его деловой рабочий костюм.
Но ругаться на неё он не мог.
Она была чудесная.
В ей светлой голове было сокрыто многое: от простых детский наивных идей до гениальных открытий Человечества.
- А знаете, ведь крокодилы ходят лёжа!..
- Вот если бы можно было бы гулять под водой без акваланга!..
- Наверное утконос просто не мог решится, хочется ему плавать как рыба или летать как птица!..
- А я сегодня сосчитала звёзды. Только часть из них сегодня не видно. Жалко, что придётся считать заново...
- Вот если бы слоны летали...
- Может, хорошо, что люди не умеют летать, а? Тогда бы они бы добрались и до звёзд. Я так этого не хочу - они красивые!
- Почему ты считаешь, что всё, до чего доберётся человек, он портит? - как-то спросил он у неё.
Когда это вошло в привычку - советоваться с ребёнком? Когда он понял, что она далеко не такой простой ребёнок, каким хочет казаться?
- Люди не портят. Просто они не знают, как с этим обращаться. И, наверное, потому портят практически всё, до чего доберётся их рука.
Она была... Нет, стала. Она стала для него всем.
- Я стану тебя оберегать. - О боги! Какими же глупыми казались ему сейчас эти слова.
- От чего? - по-доброму рассмеялась она.
- От мира. Мира... Взрослых?
Она не умела врать. Она была против этого, даже если бы знала, что её ложь спасёт тысячи жизней.
И ещё она смеялась. Смеялась так, как не умел никто другой - тихо, по-настоящему, по-доброму. Не высмеивая, не унижая. Просто потому, что ей было весело.
- Пообещайте мне, - говорила она, беря его большую сильную руку, - пообещайте мне, что если я пропаду, то мой мир... он не исчезнет. Пообещайте мне, что вы не забудете меня!
- Глупая, - говорил он, вдруг замечая в её глазах алмазные бусинки слёз.
Боги! Неужели и это создание умеет плакать?
Она не умела обижаться. Если он почему-то не приходил в парк, она просто пожимала плечами. И говорила:
- Так случилось.
Она не умела жалеть о потраченном зря времени. Потому что она не умела тратить его зря.
Она не умела злиться.
- Иногда, когда я понимаю, что ещё чуть-чуть, - говорила она, - и я разозлюсь, то я... я обнимаю человека. Любого. И мне становится легче.
И ему становилось легче.
Он тоже научился не злиться.
- Я так хочу обнять весь мир! - говорила она. - Чтобы люди поняли и признали. Свои ошибки. Свои беды. Своё горе. Поняли, признали и приняли.
Немного подумав, она добавляла:
- И отпускали.
Она была ещё таким ребёнком. Даже несмотря на то, что ей, наверное, было уже лет двадцать.
Взаправду... сколько же ей лет?
- Только прошу тебя, - говорил он, - прошу, не взрослей. Не меняйся.
- Как это - не меняться? И что в вашем понимании означает слово "меняться"? - насмешливо фыркала она.